Рецензия

Данная рукопись была обнаружена среди прочих древних манускриптов во время проведения ремонтных работ в гуманитарном университете Неаполя в замурованном архиве, который не был отмечен на современных планах здания. Методом радиоуглеродного датирования, сравнительного лингвистического анализа и обзора основной темы было установлено, что рукопись датируется концом Марта 2010 года. Таким образом, хотя ее интерес в культурологическом плане еще предстоит установить экспертам, она представляет несомненный исторический интерес, поскольку передает лингвистику, манеру разговора и основные интересующие темы людей, живших в эпоху, отделенную от нашей более чем 20 месяцами! Материал предназначен к ознакомлению для историков, изучающих быт и культурно-философские изыскания авторов Марта 2010 года, равно и тех кто специализируется на истории игровых рецензий с середины 2009 года до наших дней. Материал представлен в неадаптированной форме, поэтому некоторые слова и обороты могут показаться необычными и непонятными, в случае чего рекомендуется воспользоваться широко издаваемым справочниками Штрайберга по лингвистике первого квартала 2010, а также возможно по лингвистике второго квартала, поскольку материал относиться к переходному периоду.

Рукопись сопровождалось гравюрами ,выполненными методом гидропереводной татуировки, представляющие собой репродукции полотен различных эпох. С этими полотнами можно ознакомиться в художественном каталоге “От неофотошопизма до постфотошопизма: эпоха расцвета.”

“It's been ten years since I watched my father and brothers die. Ten years hunting the men responsible. I'm close to the end now, but no closer to knowing what any of it was for!”qt

(Прошло десять лет с тех пор, как я наблюдал за смертью отца и братьев. Десять лет как я охочусь за людьми, приложившими к этому руку. Я уже близок к концу, но не ближе к правде о том, для чего все это было! - примечание переводчика.)

Хотя по причине краткости памяти человеческой и общей людской склонности уделять большее значения делам современным, нежели делам прошедшим, во всех случаях, когда это не касается искусства, мой труд в глазах большинства предстанет как безнадежно устаревший, как современник первых трудов Гомера, я, тем не менее, побуждаемый всегда мне присутствующим стремлением делать, невзирая на последствия то, что, по моему убеждению, способствует общему благу, твердо решил идти упорно своей дорогой, каковая, доставя мне докуки и трудности, принесет мне также и награду от тех, кто благосклонно следил за этими моими трудами. Уповаю я так же на тот факт, что я имею основания скромно полагать, будто труд мой, упускающий преимущества в быстроте, оперативности и актуальности, все же наверстает свои благодетели более глубоким проникновением в суть вещей, более изящным слогом и острой мыслью, а главное – готовностью с охотой открыто рассуждать об изучаемом предмете не боясь выдать читателю особенностей сюжета, кои он хотел бы вначале узреть собственноручно. Однако же если мой замысел пропал втуне и, из-за скудности ума, недостаточной искушенности в нынешних делах и особенностях в сфере искусства, известного как Изобразительные игры и слабого знания событий древних попытка моя окажется безуспешной и не слишком полезной, она все-таки откроет путь кому-нибудь другому, кто, обладая большей силою духа, большим разумом и рассудком, доведет до конца этот мой замысел; поэтому если я и не удостоюсь за труд мой похвал, то и подвергнуться за него порицанию не должен.

“Like father like son” qt

(Каков отец, таков и сын – английская поговорка)

Пожалуй, предстоит затратить множество усилий, дабы постараться назвать более противоречивой игры, нежели первый том Assassin’s Creed. Но стоит держать в голове, что вышел он в не менее противоречивое время и для самой почвы его вскормившей - студии Ubisoft. В высшей степени успешная во всех отношениях серия Prince of Persia на деле уже работала подобно механизму, который никаким образом не соединен со своим грузом, совершая лишь пустую работу раз за разом. Последняя на тот момент игра в серии едва-едва умудрилась вообще достичь сколь-нибудь удовлетворяющего уровня, не говоря уже о том, чтобы потрясти умы игроков, подобно первым двум играм. Более продолжительная серия Splinter cell тоже, однако, не могла похвастаться серьезными успехами в областях успешности и удачности собственной. Несмотря на исчисляемые множеством попытки пойти новым путем и привнесение в уже известный рецепт каких-нибудь оригинальных ингридиентов для придания вкуса, остроты и консистенции, далеко не все игроки встретили подобные эксперименты с восторгом.

Ubisoft хотели чего-то нового. В них проснулся вечный дух первооткрывательства, толкавший их вперед, в темные дебри Terra Incognita. Довлеющей мыслью было создание проекта холодного, реалистичного, однако в то же время оригинального по своему синопсису, месту действия и атмосфере, нежели очередные перестрелки в городской обстановке постиндустриального мира, либо же дела магии и меча в высшей мере фантастическом мире излюбленного архетипа восточной сказки. Ubisoft хотели удовлетворить свои амбиции и сделать игру, глубже и интереснее которой не было уже лет 10. Они хотели прогресса. Подобно барону Карлу Фридриху Иерониму Фрайхерру фон Мюнхгаузену они стремились буквально вытянуть себя и свой излюбленный жанр за волосы из топкого болота штампов и жанровых условностей.

Не было бы ошибкой с высокой долей уверенности утверждать, что в основе Assassin’s Creed лежали, в первую очередь, идеи. Возможно, первый, тогда еще пробный полет этих идей произошел во время работы над серией Prince of Persia, поскольку идеи просто не могли найти воплощения в железно установленном мире серии, либо же одного условного исторического периода. Возможно, их рождение произошло в совсем другой семье и они были в высшей степени независимы. Однако вполне очевидно, что идеи эти играли заглавную роль во всей мотивации по скреплению основной материи игры, претворению игры в жизнь, материализации.

В первую очередь, на первый план вышла идея глубокого многопланового сюжета, завязанного на многочисленных верованиях и мировоззрениях. На это указывает обязательная вводная часть предворяющая игры, гласящая, что игра сделана многонациональной командой, в которой переплелись различные верования. Не менее важным было обращение к тем историческим декорациям, которые редко попадали в луч внимания игр. Об этом заявляют и сами создатели. Вместо того, чтобы выпустить своих персонажей в вольные странствия по полям и лесам излюбленных игроделами декораций “условно средневековой” Европы, создатели решили пойти дальше, легким мановением дизайн-документа превратив декорацию в действующее лицо.

Более того, каждой игре предстояло иметь место в совершенно отличном от прочих временном промежутке, в различных культурных срезах, при этом вместе давать некую единую эклектичную картину, складывая совершенно несвязанные отрывки мыслей, верований и культуры всей цивилизации в одно гуманистическое полотно, отвечающее либо пытающееся ответить на величайшие философские вопросы.

Попробуйте представить для себя более амбициозную задачу и в своем неминуемом поражении посочувствуйте компании, сразу взявшей на себя подобную ответственность в почти что юридическом толковании.

К счастью, современная идеология создания художественных произведений диктует преимущества цикла либо трилогии в противовес необходимости создания одного Magnum Opus во времена былые. Это дало студии спасительную возможность на пробу пера, презентации в первой части основополагающих идей, при этом сохраняя крайне полезную возможность исправить все возможные недочеты, кои возможно обнаружат себя в томе первом.

И было бы величайшей ложью утверждать, будто бы первая часть была их лишена. Хотя создатели и достигли определенного успеха во введении своих идей и цеплянии игрока как рыбы морской на удочку, созданной из древесины чистого интереса, при этом центральный костяк игры был полностью провален. Пьянящая свобода, погони по крышам и прыжки с головокружительной высоты шпилей, подобно цирковым развлечениям, наскучивали довольно быстро. Взамен же игроку покорно предлагались скучные и схожие, словно близнецы, задания; драматическое развитие, рваные края которого реяли на ветру; раскрытие концепции амбициозной системы социального стелса аналогично детскому рисунку мелками, раскрывающему красоту морского заката. Вместо изящной и гармоничной системы нас ждал набор условностей и примитивных правил, которые упорно не желали складываться ни в стелс, ни в какое-либо подобие социума. Во всяком случае, ничуть не ближе к реальности, чем представления о социуме у ранних экономистов.

Но нет нужды подробно останавливаться на каждом грехе или благодетеле предшественника, если их сполна можно различить и в последователе. Посему сравнения между собой первой и второй части представляется не только возможным, но и необходимым, подобно тому, как в науке Географии для определения направления движения необходимо знание местоположения двух точек. Следовательно и для определения направления в том, как серия развивается, нам необходимо взвесить сына и отца, найти схожие и отличные черты.

Итак, Ubisoft в своей мудрости, смело разбили бутылку о нос корабля Assassin’s Creed, встали рядом со сходящим со стапелей судном и стали внимательно присматриваться и прислушиваться к каждому скрипу, каждому звуку. И они услышали…

Представляется довольно сложным даже для наиболее внимательного исследователя точно установить, является ли это определяющим их свойством – уметь слышать. Поскольку в ситуации с DRM защитой они обнаружили себя полностью глухими к крикам протеста. Это наводит на мысль, что грамотная калибровка слуха весьма в фаворе у этой компании, возможно средствами новомодной машинерии - слухового аппарата. В любом случае, контора, которая слушает, пусть лишь в момент, когда есть такая для нее необходимость, все равно предпочтительней конторы, которая не слышит вовсе, а подобных в околоигровом пространстве совсем немало.

“Middle ages sucked, spent whole day in prayer.

Judgement day was everyday and witches burning everywhere.

But now we’re in luck, beauties everywhere.

Pictures filled with foxy women, noone’s got a cross to bear.”

Qt The Sparks – This is the renaissance

(Средневековье-хлам, целый день в мольбах.

Каждый день как судный день и тлеют ведьмы на кострах.

Теперь нам повезло - повсюду красота.

С картин взирают девицы, никто не волочит креста.

Спаркс – Это реннесанс. )

Историческим, культурным и идейным ареалом второго тома противостояния Ассасинов и Тамплиеров, двух враждующих за сердце, ум и бумажник человечества, весьма тайных обществ, выбрана Италия эпохи Ренессанса. Средние века, с их крайне мрачной и унылой жизнью, чрезмерным религиозным рвением, чумой и инквизицией, близятся к концу. В расцвете одно из самых прекрасных культурных течений в истории: Реннесанс, возрождение. Блестящий пример, как, с одной стороны не внося чрезмерного изменения в обычаи и жизненный уклад, можно совершенно поменять взгляд на этот жизненный уклад вплоть до того, что станет он противоположен старому.

Люди Реннесанса по прежнему живут в грязи и нищете, но теперь это в высшей степени важный и достойный повод их оттуда извлечь; Католичество по прежнему прочно держит свою часть вожжей власти, однако заветы христианства стали скорее установками и нормативами, чем непререкаемыми законами; люди по прежнему не мылись неделями, но теперь за эту неделю они могли сотворить бессмертный шедевр; жизнь была все так же коротка, но сколько же великого за нее теперь можно было успеть сделать! Расцвет гуманизма, культуры, живописи, архитектуры, скульптуры, технологии, запуск ракеты “Великих Географических открытий”. Словом, эта эпоха представляла собой полный переворот привычных мыслей, представлений, эпоха эта весьма особая, знаковая и отказать ей в интересности не представляется возможным. Зато можно однозначно и утвердительно сказать - попадание точно в цель для столь амбициозного проекта, как Assassin’s Creed. И игра сразу же бросает нас, как морская волна бросает утлую лодку, прямо в гущу событий. Итальянская республика, горячее и пламенеющее сердце Европы возрождения и ее же холодный, расчетливый разум. Города – без пяти минут – государства, где процветают науки, искусства и ремесла, где расцветает вся будущая Европа, где властитель города имеет больше власти и влияния, чем король некоторых стран.

Не возможно не заметить, как буквально нескольким мазками на холсте из уже привычного белого цифрового пространства, созданного машинным богом Анимусом, Assassin’s Creed 2 рисует перед нами пусть отрывочную, пусть имеющую мало деталей картину этой невероятной, но эклектичной, живой и сложной эпохи. Неописуемо красивые города, буйство архитектурных стилей, вырвавшихся из плена мрачного стража – Готики. Побочные миссии, который на первый взгляд кажутся лишь прескучнейшим курьерским поручением, которые на деле оборачиваются уникальным шансом - прикоснуться к самому становлению культуры, поскольку доставка этого письма означает появления на свет творца Рафаэля и его созданий. Подобно фреске Микеланджело, в чести узреть которую в этой игре нам однако откажут, здесь игроку позволяют прикоснуться, пусть даже одним пальцем к своего рода “богу” возрождения, к механизму Ренессанса, его движущей силе, самой внутренней его сути, которая определяет поведение людей и их великие свершения.

На общую цель передачи уникального духа, для написания полотна Реннесанса работает и музыка, которую написал достойный и талантливый композитор, привычный к созданию музыкального сопровождения для изобразительных игр, маэстро Йеспер Кид. И, хотя по моему скромному разумению, превзойти самому себя у маэстро не получилось, поскольку музыка в Hitman: Blood Money сильнее, драматичней и представляет большую взаимосвязь композиций между собой, вместе с тем ему удалось создать в высшей степени достойное музыкальное полотно. Особенно изящно композитору удалась эклектичная составляющая, позволившая объединить темы нового времени, холодные электронные вставки, растущий из средневековья церковный хорал, так и итальянские ренессансные мелодии, которые, представляется, пристало услышать на какой-нибудь итальянской ярмарке. Не говоря уже о том, что ему удалось разделить между собой настроения разных городов, через музыку показав их различия. И если Церковный Хорал и струнные итальянские баллады склонны показывать исторический переход между средними веками и новым временем, то электроника добавляет в этот триптих необходимый посыл о том, что мы при этом находимся в машине – анимусе, которая позволяет реализовать весьма почитаемый Платоном концепт “Знания как Припоминания”, при этом своим холодным звучанием напоминая о странности симбиоза людской памяти и холодного машинного естества. Особенно ярко это проявляется в треке Animus 2.0, где тревожные, неживые звуки весьма напоминают финальную сцену Космической Одиссеи 2001 года, что в свою очередь выходит для битвы на ратное поле основного сюжета серии, скрытого от непосредственного наблюдения.

Развивая пойманную нами в сети тему о городах, представляется возможным сказать, что отчетливым подчерком настоящих художников является то выразительное обстоятельство, что, передавая общий дух Ренессанса и передавая собой общую атмосферу, города при этом, подобно первой части, явственно отличаются друг от друга внешним обликом, равно как и неосязаемым духом. Подобно тому, как в первом томе можно было точно сказать, находишься ли ты в Акре, Иерусалими или же Дамаске, также можно едва ли не с закрытыми глазами определить, занесла ли судьба вас во Флорентийскую Республику, Форли, Венецию или же Сан-Джиминьяно. Это и приводит к тому, что подобно первому тому, города сами по себе играют роли персонажей, кои возможно не слишком активно действуют, но тем не менее незримо присутствуют в каждой сцене, значительно превосходя роли простых театральных задников, которые лишь призваны сообщать публике, где происходит действие. Нет, города здесь играют гораздо более значительную роль, наделяя игру своим духом, своей сутью и атмосферой, играя на самой выдающейся черте Изобразительных игр – эффекте присутствия в местах, значительно отдаленных как по расстоянию, так и по времени. Это обстоятельство направляют своим указующим перстом на мысль о том, что создатели подошли к делу их создания с величайшим вниманием к деталям, душевным расположением и крайней ответственностью, чем и заслуживают солидной похвалы и превозношения.

В этом свете еще более печальным обстоятельством представляется то, что в этой игре нам так мало удалось узреть самого Вечного Города, который своим духом, красотой и главное – монументальным величием, способен затмить все прочие достойные итальянские города. Тем более, что именно Рим, со своей длительной историей и сосредоточением множества эпох как никакой другой город лучше всех подходит как место, где разворачиваются временные и исторические сюжеты, соединяющие в себе различные времена и скрепляя их общим началом, как костяком. Однако, согласно недавним слухам, кои распространяют заинтересованные мужи, это досадное обстоятельство будет исправлено в дополнительном издании, где нам предстоит следить за действиями персонажей уже в Риме, не ограничиваясь лишь короткой, прямой, словно горизонт прогулкой по стенам Ватикана.

Другим печальным обстоятельством, накладывающий темную печать на прекрасную идею, является значительное сокращение длительности путешествий между городами и отказ от протяженных мест, которые предстоит проехать в странствии между городами. В этом деянии видится прежде всего угода публике, которой путешествия первого тома казались пустыми и бессмысленными. Повинуясь желаниям верховного критика, создатели без малейшей заминки устранили этот элемент. Однако же я, в своем смирении, все же склонен возразить всесильной публике, находя эти путешествия не однозначным пороком, но и благодеянием, не получившим должного развития, поскольку покуда атмосфера городов сполна передавала дух и атмосферу их самих, путешествия между ними передавали скорее дух самой страны. Страна не в состоянии состоять из одних лишь городов, должна сполна присутствовать в них и деревенская жизнь. И как бы ни был дух страны Италии слаб, раздавлен и беспомощен в историческую эпоху, когда правили и боролись Города, все же невозможно представить себе его полнейшее отсутствие. Отсюда и задача его отображения, сохранения и пестования видится мне в высшей степени достойной, а отказ от нее – по крайней мере печальным.

Однако насколько бы города не были живыми и явственно присутствующими, они все равно не могут обойтись без обитателей, которые и есть настоящая жизнь города.

Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Qt Матфей 5:2

Никто из интересующихся игрой, пожалуй, не осмелился бы утверждать, что самоназначенный на должность социальной игры, Assassin’s Creed 2 обойдет стороной этот преважнейший аспект. Нет, именно через социальные группы и их взаимоотношения показывает игра всю диспозицию, место действия и социальный рельеф, где нам предстоит действовать. Основой данного рельефа является противостояние нобилитета, властных, алчных аристократов, стоящих у власти и с другой стороны - людей рабочих и творческих профессий. Главный “герой ненашего времени”, Эцио Аудиторе, в своей вендетте против убийц его отца и брата, а параллельно и в миниатюрном крестовом (Или скорее дельтоидном) походе Ассасинов против Тамплиеров, опирается прежде всего на самые низкие ступени социальной лестницы, обращается к самым низам, которые, однако, и составляют тот самый народ от имени которого действуют нобили. Воры, разбойники куртизанки, заговорщики рабочих кварталов и, невероятно точный росчерк эпохи – Чумные доктора (Которые сами по себе являют собой художественно-философский образ эпохи, соединяя темную, мрачную свою роль с первыми попытками гуманистической естественнонаучной борьбы, вкупе с едва ли не карнавальным внешним видом. Гротеск в образе, и смысл в каждой своей сути – таковы эти странные люди-вороны, дающие несчастным людям хотя бы надежду на излечение, которой они были лишены в средние века, но, не забывая при этом отгонять настырных больных крепкой палкой.) – вот солдаты армии освобождения от алчных и властительных аристократов. Безусловно, есть и исключения вроде “работодателя” нашего протагониста – самого Лоренцо Ди Медичи, однако же он скорее выступает нейтральной стороной, заботясь скорее о благополучии себя и своего дома, нежели о глобальных вопросах, тем самым опровергая чаянья Макиавелли, видевшего в нем объединителя Италии. Поэтому отношения с Эцио напоминают скорее взаимный контракт, чем на общность идей и направления мыслей, которое наблюдается у персонажей метафорического дна.

Возможно, подобное расположение и духовная близость намекает нам на место действия будущих игр, которые могут происходить в период Французской Революции, где это противостояние было доведено до своего логического завершения, возможно что это лишь мираж, представляющийся для разума вашего покорного слуги истиной, в то время как истина от него ускользает. Но при этом сам факт рассмотрения в качестве социальности именно социальности пролетариата той эпохи не дает повода в себе усомниться. Более того, для вдумчивого аналитика, очевиден и отчетливый переход от социальной надстройки в первом томе, где Тамплиеры занимали руководящие посты и стремились захватить власть над массами, а противостояли им лишь Ассасины за свободу этих самых масс к положению во втором томе, когда уже сами эти массы приобретают сознательность и начинают вести активные действия. Это еще более укрепляет в мысли о развитии этой тенденции в последующих игр и возможном присутствии Революции, как двигателя сюжета о противостоянии тайных обществ.

“Вот плачут дед и баба, но напрасно.

Все предначертано – яйцо должно разбиться.

Зло порождает зло в наш век ужасный.

Ты хочешь знать как эта сказка завершится?

Старуху ту Раскольников зарубит,

Да не со зла причем, так по сюжету надо.

Старик же, пьянством горе усугубив,

Эрцгерцога застрелит Фердинанда!”

Qt Т. Шаов – Сказки нашего времени.

Однако любой человек чести вынужден будет признать, что сколь бы грамотно не были обозначены социальные мотивы, далее самого обозначения они не идут, что позволяет уподобить их инженерным чертежам, что никогда не воплотятся в реальный механизм или здание. Равносправедливым замечанием выступит также и то, что второй том в многотрудном вопросе характеров, роли и представления персонажей получился более личный, нежели первый. С одной стороны – нельзя отрицать это в качестве бесспорного блага, поскольку сей шаг позволяет восполнить чашу интереса к серии, столь активно иссякаемую. Живые, эмоциональные персонажи, основанные на реальных прототипах, за каждым из которых стоит своя, особенная история – это разумно и обоснованно предпочтительнее, равно как и в высшей степени достойно соотносится с эмоциональным и в высшей степени экспрессивным характером и духом сынов Италии. Но при этом неумолимо встает в полный рост оборотная сторона – персонажи лишились философской и символической значимости и обосновательной силы черпаемоей из единого лишь своего присутствия.

Ярче всего сей неоспоримый, но печальный факт проявляется в персоналиях противников, либо при чуть ином взгляде на ситуацию - жертв. Да, жертвы молодого Асассина выглядят человечнее, их мотивы находят легкое объяснение и понимание для любого вопрошающего разума, а помимо этого они филигранно вкраплены в свою эпоху, как драгоценные камни в орнамент. Но ведь именно такие неоднозначные черты, как странность, отстраненность от всех веяний жизни светской, а в наивысшей степени - особый, фанатичный взгляд на жизнь у персонажей первого тома и определяли само право присутствия и смысловое обоснование этих персонажей. Беседа с каждой жертвой в первом томе оборачивалась пусть коротким, но достаточно сильным философским диспутом, поиском истины, взглядом в совершенно непонятное, фанатичное, но бесконечно уверенное в своей правоте сознание. Во второй же части мы лишь рисуем посмертный портрет очередного алчного властителя, стремившегося добиться власти любой ценой. И хотя портрет в своей сути позволяет достаточно точно определить положение жертвы и упростить расположение ее в историческом контексте, как огромном полотне, однако он по прежнему остается плоским отображением действительности, теряя свой истинный объем, как буквально, так и в переносном смысле. Даже Родриго Борджиа, главный антагонист серии, закономерно ожидаемый, как и главный идейный противник, на деле не несет за своей спиной особых моральных, общественных и философских установок. Он всего лишь такой же алчный нобиль, который, в циничном позыве этой непростой эпохи пробился дальше и выше, при этом был осчастливлен, наложив свои руки на невероятное по силе орудие внушения.

Как апофеоз такой сглаженности роли и влияния антагонистов-жертв в основном сюжете проявляет себя тот факт, что жертвы в одном из дополнений Bonfire of Vanities, посвященный историческому восстанию Джироламо Савонарола, гораздо более рельефны и важны в символьном и смысловом своем значении, чем все антагонисты основной игры! Один только потерявший свой разум в результате давящего и пагубного влияния Яблока Рая итальянский “колхозник”, бродящий без смысла вокруг стогов сена, выросших в его глазах на превосходящее дозволенное роль, производит больше впечатления, чем и новоявленный Папа и его приспешники. Да и смысла несет он в себе поболее, ибо движет им не жажда власти, но какой-то веяенье странного, извращеногой и искаженного альтруизма, подмена жизненных ориентиров, посвящения себя движению в одном направлении в рамках одной только системы координат, что выказывает сим определенное подобие христианской морали, к которой апеллировал первый том. Заприметив этот пункт, неминуемо встает во весь рост, что и второй том столь же последовательно продолжает апеллировать, следя за действиями “Черного монаха”, представленные как своего рода последний рык слабеющего клерикаризма и пуританства, представляющимися уже совершенными в своем безумии.

Антагонисты же основного сюжета, как бы не льстило им подобное положение вещей, не могут похвастаться подобным значением и философской подоплекой. Словно повинуясь указующему персту эпохи и ее весомых изменений мировоззрения, творцы сюжета вначале отбросили религиозное мироустройство, на которую опиралась первая часть, однако вторую часть, а именно становление гуманизма и естествознания как основополагающих догматов нового времени, они провели уже несравненно хуже, если провели вообще. Словно не хватило сил и смелости сделать этот следующий, логичный шаг, они остановились на полпути и скрыли это невнятными личностными рассказами. Словно они нашли себя потерявшими какие бы то ни было слова, что можно было высказать по сему философскому направлению.

Сходные размышления затрагивают и союзников Эццио – Ассасинов, которые равно напоминают собой более ряд людей, коих связали сугубо личные обстоятельства и слепой рок, нежели общая идея и цель. Каждый из союзников движим своими мотивами, сколь угодно благородными и альтруистичными, однако же при этом презрительно малыми, локальными и слабо сформированными в своей идейной составляющей. А после нам все же находят нужным прямо сообщить, принимая облик глашатая у ворот, что все эти люди, коих мы имели честь видеть до сих пор, на деле работают заодно как Ассасины. Увы, можно лишь расписаться в том впечатлении, что люди эти далеки в облике своем от ассасинов, потому лишь, что в них не видиться сплоченное одной идеей и кодексом братство. Они никак не проявляют своего единодушия, не идут путем поиска истины. Да, невозможно не признать, что их предшественники - “Братья” из Масиафа в первом томе тоже проявляли себя в ничтожных количествах, однако же им уделялась скорее малозначимая роль скорее посредников, нежели действующих лиц. Но последовав по этому удобному пути сравнения, можно легко предаться заблуждению, будто собратья из второго тома представляют собой субьектов более интересных, а следовательно важных и достовернее обозначенных, но противоречит сему заключению разумение, что ход по большему вовлечению их в историю должен был быть надлежащим образом оформлен. Должна была предстать их роль в социальной структуре, равно как и их идеи, мотивация и методы. Они должны были предстать Братьями-Ассасинами, в противовес наличествующему явления их, как всего лишь персонажей, по совместительству оказавшимися Асассинами, постольку лишь, что это удобно для их собственных дел - образ, который относится скорее к тому, какими представляются масоны последующего исторического периода. Так же и новоявленные Ассассины - всего лишь исторические фигуры, кои неравномерно, а то и случайно играют свою роль в этой истории, роль при этом достаточно пассивную, а чья историческая функция является опосредованной и отвлеченной. Ярким примером тут служит введение в ряды Ассассинов самого Николо Макиавелли, который, однако, никак не проявляет себя в приличествующем ему качестве великого и одновременно чудовищного администратора, теоретика и организатора всесильного Государства. Он ничуть не думает выполнять той работы в продвижении и создании идей и их внедрению, которую к лицу выполнять фигуре его статуса. Более того, уже упоминаемая выше социальная структура и сам фокус действия ассасинов противоречит собственным убеждениям Макиавелли, которые он описывает в своих достославных сочинениях “Государь” и “Рассуждения о первой декаде Тита Ливия”. И это было бы не столь плачевно, если бы при этом убеждения и разумения, содержащиеся в сих трудах не были в разы ярче и умнее той упрощенной зарисовки, что единственно предлагает нам на выбор игра. Ведь если бы авторы взялись, подобно самому Николо, за рациональный подход к государству и управлению, если бы только они обосновали действия протагонистов становлением новой социальной структуры, созданной одним из величайших рациональных государственных умов истории, если бы события прошлого и настоящего были поданы в контексте единого последовательно развиваемого плана или хотя бы общей концепции. Но, увы, остается лишь думать горькие думы по утерянным возможностям.

Удивительно, но вновь при этом стучится в разум мысль, что в игре все же присутствует возможность найти и открыть момент, где при должном алкании допустимо обнаружить вышеуказанные условия исполненными. Однако происходит это во время расшифровки загадок, где нам намеками и отрывками предстают части той многовековой борьбы Тамплиеров и Ассасинов, что имеет привычку скрывать себя за глухим занавесом кулис истории. И вот там, за этим метафорическим занвесом, исторические фигуры действительно играют свою смысловую роль, истекающую из принадлежности к тому или противоположному лагерю, удивительным образом оказываясь на своих местах и, тем самым, работая как драматические персонажи большого закулисного сюжета серии. Чего стоит только история про волевого вождя Адольфа Гитлера, развязавшего мировую войну для смены механизмов контроля над населением, а затем коварно инсценировавшего собственную смерть и уже готовящегося было сбежать в лучших традициях различных теорий заговора! Но он не успевает отдалиться и на несколько шагов от своего мнимого последнего укрытия, прежде чем его настигает фатум в лице Ассассинов, молниеносно устроивших безвременную кончину великому Фюреру. При этом сподвижниками вождя Рейха и обладателями артефактов являются столь великие и знаменательные мужи, как Томас Эдисон и Генри Форд! А какую ценность таит в себе история про очередной кусок рая, попавший в руки Распутину, увезшего его в Сибирь. И чтобы воспрепятствовать ему, сам Никола Тесла применил свои знания, приведя к тунгусскому взрыву, направив энергию через весь земной шар. Однако и сам Тесла поплатился за свое наивное желание использовать куски рая для передачи свободной энергии всему населению мира: кому угодно, куда угодно, сколько нужно. Эти отрывки делают то, что и призваны делать – поддерживать высокий уровень паранойи и неопределнности, подпитывать теории заговора и создавать необходимую атмосферу для серии. Ускользает от понимания любого исследователя лишь причина, по которой данные похвальные действия происходят лишь в сторонних отрывках, а далеко не в основном сюжете, что вызывает глубокую печаль по неоправданным надеждам.

“I thought... I thought I was beyond this. But I'm not. I've waited too long, lost too much. Requiescat in Pace, you bastard! ” Qt Ezio Auditore da Firenze

(Я думал, Я считал, что выше этого. Но нет. Я ждал слишком долго, я потерял слишком многое. Покойся с миром, ублюдок! Qt Эцио Аудиторе да Фиренце)

Как превосходящая часть жизни государства зависит от государя, так и все второстепенные персонажи, в силу одной только своей второстепенности, отступают на задний план дабы явить нам героя - протагониста во всем своем великолепии, либо же в явлении великолепию противоположном.

Героем нашего произведения здесь предстает достойный сын своей эпохи – итальянский дворянин, известный под именем Эцио Аудиторе да Фиренце, один из отпрысков славного Флорентийского рода Аудиторе, сподвижников самого флорентийского государя – Лоренцо Де Медичи. И, хотя вначале повествования молодой Эццио предстает перед нами мало отличным от прочих отпрысков дворянских родов, занятый выполнением мелких семейных поручений, а в основном своем занятии - праздным гулянием по улицам Флоренции, драками с отпрысками других, не менее знатных семейств, а также любовными похождениями, уже вскорости ему предстоит столкнуться с обстоятельствами, кои нельзя назвать слишком простыми для молодого человека, и которые разительно изменят и его жизненный уклад и личные черты характера. Это так, поскольку вокруг его семьи начинает смыкаться, подобно щупальцам морского зверя-осьминога, сложный и зловещий политический заговор, подпись этого беспокойного времени. Не излишним будет сказать, что сам дух эпохи политической борьбы и предательства, кои повсеместно были распространены в Итальянских государствах, прикоснулся к Эццио, чтобы открыть его судьбу. В результате этих событий молодой аристократ обнаруживает себя в ситуации, когда ему понадобятся вся его доблесть и разум, сколь неразвиты они еще в его возрасте: его отец и братья казнены как изменники, на деле же – безвинные жертвы политического заговора, ему необходимо позаботится о жизни и здоровье своей матери и сестры, и главное – его честь требует найти людей, приведших к смерти отца и отомстить им. Но мы поспешим сверх всякой меры, если посчитаем это завершающим штрихом в картине отчаянья и опасности. Благодаря своему дяде Марио, кондоттьеру, что укрыл спасавшихся от убийц отца семейство Аудиторе в своей вилле в городке Монтериггони, Эццио открывает для себя еще одну грань заговора, вылившегося в гибель родных. Он узнает о древнем, тянущемуся на протяжении всех темных веков, а возможно и дольше по пути в саму античность, смертельном противостоянии двух тайных обществ – Ассасинов и Тамплиеров, узнает о своем собственном отце как одном из братства Ассасинов – факт, немало способствовавший его безвременной кончине. И теперь Эццио предстоит не только пройтись по темной узкой дорожке Вендетты, но и поднять знамя борьбы против Тамлиеров, продолжив дело своего отца, как подобает всякому благородному юноше в столь прискорбных обстоятельствах. Именно этому и посвящены годы его жизни, живописуемые в игре, которая не утомляется захватывать многие политические события, разыгрывающиеся во Флорентийской Республике, Венеции, Форли, Сан-Джиминьяно и отчасти даже в Вечном Городе, к которым приложил свою руку и клинок молодой Ассасин.

Однако, руководствуясь блистательным примером великих памятников искусства прошлого, стоить сделать вывод о непереоценимой важности, которую несет в себе не едина лишь событийная канва, но и личный, персональный путь роста персонажей, расцветание их характеров и углубление их взаимоотношений. И несложно отметить, что этот путь героя представляет собой излюбленный классиками и часто удостаиваемый вниманием прием: Ученичество, переходящее в личное развитие.

Действительно, когда из способного, талантливого, подающего надежды, но все же неопытного юнца необходимо сделать профессионального Ассассина, способного на равных соревноваться в доблести, хитрости и изворотливости с сильнейшими противниками эпохи, коими бесспорно являются Тамплиеры, это сродни созданию меча из стальной заготовки. Предстоит потратить немало труда и закалки, чтобы превратить его в грозное и эффективное оружие. И молодой Эццио шаг за шагом идет по дороге своего необычного ученичества, обучаясь ли грозному искусству дуэли с разными видами вооружений, открывая ли для себя способы скрытного передвижения по городу, подобно тени, избегающей не только стражников, но и самого праздного взгляда, и, конечно же, как было указано выше – всех тех социальных особенностей общества, которые он может использовать для своего блага, укрываясь в них, как в своего рода общественных нишах, скрывающих его от бдительного ока стражников – прислужников коварных и предательских нобилей. А ведь именно нобили в основном становятся его зловещей целью, поскольку именно этот хитрый и обладающий необходимыми внушительными силами и средствами класс ведет борьбу за власть, земли и славу. И, будучи Тамплиерами, за что-то еще, что до поры до времени сокрыто от взора стороннего, сколь искушенным в проникновении в суть вещей он не был, наблюдателя. Еще одним этапом ученичества юного Ассасина становится осознание и полное разумение необходимости в союзниках, в умении найти доблестных, смелых и умеющих людей, хотя по совести стоит сказать, что дело обстоит с точностью да наоборот и это скорее доблестные смелые и умеющие люди сами потрудились его найти. И в разговорах, времяпрепровождении, общих делах с такими достойными людьми, как Кодоттьеры Марио Аудиторе и Бартоломео Д’Альвиано, правительница Форли Катерина Сфорца, Леонардо Да Винчи, легендарный вор ЛаВольп, флорентийская куртизанка Паола, знаменитый ученый муж Макиавелли, многие из которых также принадлежали братству Ассасинов, юный герой растет не меньше, чем в изнуряющих тренировках. Отчетливой кульминацией формирования этого братства, является сцена в финале главы Bonfire of vanities, а при этом равно и кульминацией осознания Эццио принципов братства Ассасинов по избавлению людей от влияния ложных пророков и государей. Эта сцена также наводит своего рода наблюдательную трубу, наиболее четко обозначая прогресс и персональный эмоциональный рост Эццио, который вырос в подлинного воина не только обладающего выдающимся умением владения оружием, подобно в том числе и беспринципным кондоттьерам, которые разрывали Италию в вечной грызне, но в воина, который знает за что сражается и который способен вдохновить свои войска на битву своей верой и преданностью делу, за которое он сражается. Причина, по которой эта основополагающая сцена расположена в, как именуют их люди нынче, DLC, а не в основной игре, ускользает от разумения вашего покорного слуги.

Еще более странный пример после этого являет собой Римская миссия, где, казалось бы уже возмужавший и окрепший характер Эццио скатывается вновь к теме мести, как камень героя античных преданий, многопечального Сизифа. В своей сокровенной сути, финальная схватка с новоявленным Папой Родриго Борджиа смотрится дивно на фоне совокупной игры, словно подчеркивая ее, однако это лишь на первый взгляд. Ведь в ней практически отсутствуют те социальные, философские и драматические мысли и доводы, которые вроде бы расставлялись на шахматной доске на протяжении всей игры и того времени, в котором она происходила, чтобы под конец оказаться сметенными с доски ловким и коварным обманом. В итоге же мы видим с одной стороны престарелого Папу, чьи помыслы далеки от чего-либо отличного от власти, а с другой стороны возросшего юношу, который все так же грезит сжигающей местью за своего отца. Все прочие особенные детали, будь то историческое ассасино-тамплиерское противостояние, манящий свет осколка рая или что бы то ни было играют роль лишь декораций, но не движущих сил сюжета. Поэтому и воспринимаются они не как откровение либо катарсис, но скорее как обычное наблюдение за яркими, но привычными событиями, находившими отражение под пером многих авторов в описаниях той эпохи.

Однако указанная выше особенность, как и многие дела под солнцем, случайностью не является, поскольку как олимпийскому атлету, совершившему прыжок в высоту, необходимо допрыгнуть и перенести тело свое через шест, оставив последний непотревоженным, так и сюжету, построенному на взрослении персонажа, необходимо развить этого персонажа до необходимого уровня, дабы претендовать на высокие похвалы. Уровень этот выбирается из множества разных разумений и мыслей, кои в данной игре касаются свободы воли, познания философии своего братства и осознания основ взаимоотношений людей и власти. Во всех этих дисциплинах, Эццио, увы, показал себя пусть и не последним, но и не достойнейшим состязающимся, скорее сосредоточенный на личных вопросах мести, нежели познании и учении. И если невозможно оспаривать факт, что он совершил прыжок и пролетел какое-то расстояние вверх, хотя бы во время вышеописанной сцены в “Пожаре Тщеславия”, то можно смело констатировать, что долететь столь высоко, чтобы благополучно перебраться через шест в конце, ему так и не удалось. Но, как известно нам из соревнований олимпийских атлетов, не велико горе не взять столь желаемую высоту, коли все другие атлеты равно потерпели поражение. И, казалось бы, действительно: атлеты, взявшие высоту личного развития, не могут быть обнаружены вокруг, сколь сильно не вглядывайся. Однако это не так, этот атлет в игре присутствует. Возможно – скажет читатель, - это тот самый истинный протагонист, искуссно скрытый за премудростями сюжета разных эпох - Дезмонд Майлз? Но нет, - отвечу я вам. Дезмонд Майлз на протяжении игры продолжает играть роль наблюдателя и сколяра, изучающего историю своего рода и отношения Ассасинов и Тамплиеров и через это выступающий своего рода повествователем. Несмотря на то, что он знакомится с персонажами, которые представляют собой современное братство Ассасинов, особого развития не получает ни он, ни Ассасины, продолжая в основном лишь наблюдать и искать зацепки через его генетические воспоминания. Лишь ближе к концу, после момента истины, Дезмонд демонстрирует какой-то уровень волнения и вовлечения, а также то, что он успешно начал осваивать навыки своих предков-Ассасинов, сражаясь против Видика и наемников Абстерго, что является верным указующим перстом на то, что в какой-то из последующих частей он примерит на себя многотрудное и темное ремесло Ассасина. Однако вместе с тем, если какое-то развитие в его сознании и происходит, то оно остается сокрытым за завесой его разума, поскольку особых признаков он не выказывает, лишь продолжая с удивлением внимать откровениям, что сыплются на него подобно перезрелым вишням.

Однако же, хотя персонаж, по развитию опередивший центрального персонажа этого тома, и не является Дезмондом, однако он все же присутствует в игре. Достаточно лишь отвлечься от привычных правил и особенностей реальной жизни, где окружающие люди существуют одновременно во времени, и впустить в себя как раз то самое неординарное представление, характерное для художественных произведений, а для данного произведение характерное в особенности, как сей гипотетический персонаж не замедлит себя явить далее по временной стреле. И это никто иной, как наш общий старый знакомец - Альтаир, герой первого тома.

Насколько же странной и неестественной может показаться ситуация, когда персонаж из первого тома, описываемый лишь косвенно с помощью дневников и эха его достославных деяний, может во втором томе сильнее развиться, нежели сам центральный герой второго тома, активно действующий и существующий, настолько же эта ситуация ясна как божий день. И это несмотря на то, что первый взгляд позволит нам точно утверждать, что Альтаир как персонаж скучнее, нежели Эццио, поскольку последний более эмоционален, более живой и яркий персонаж, что раскрывается в превосходяще интересных диалогах, разговорах и действиях, в то время как Альтаир в своем ученичестве сам по себе проявляется мало. Однако даже если бы кто-нибудь воспользовался этим спасительным шансом, дабы избегнуть не самых греющих душу выводов, то проделать это ему не удасться благодаря кристальной ясности Кодекса Ассасинов – произведения, написанного самим Альтаиром в наследие ордену и хранящему не только чертежи технологических изобретений, кои Альтаир создал при помощи осколка рая, но и дневников его самого, где он описывает свое сосуществование с артефактом, его разумения и мысли, вытекающие из этого сосуществования. И пусть разразит меня небесный гром, если этот кодекс не самая потрясающая, красивая, мощная и превосходная черта второго тома, какая только в нем имеется. Пусть немногочисленные, но вызывающие ураган эмоций, красивые, философские и мудрые записки древнего Ассасина затмевают все похождения Ассасина современного. Как и стоило ожидать, записи в кодексе Ассасинов демонстрируют закономерный рост Альтаира. В особенности сильны строки, описывающие осознание Альтаира об истинной сути вещей, открывшихся через артефакт, осознания, четкого и ясного, что после смерти нет ничего, кроме забвения. Возможно, что нет в человеческой жизни большего потрясения, более мощного и философского всплеска, удара, нежели честного и полного осознания себя смертным и всех последствий этой смертности сполна. Смерти, после которой не будет ни рая ни ада, не будет ничего, лишь черная бездна забвения. И реакция человека на это осознания, его мысли по этому поводу – это способ заглянуть под внешнюю оболочку и увидеть, из чего же все-таки был сделан сей человек, поскольку именно эта реакция на величайшее потрясение и ясный взгляд прямо в бездну есть то, что его часто и определяет. Когда человек глядит в глаза смерти, где разворачивается темная бездна, тогда он и находит в себе силы и крепость души для решения, либо же, поникший, уходит в поражении, которое ведет лишь к безумию и апатии, это, при верном описании, есть едва ли не величайшая вершина драматического искусства, как отражения самой человеческой сути. И я нахожу себя не в силах выдумать лучше, будучи лишь сторонним наблюдателем за свершениями прочих, нежели процитировать отрывок из кодекса Ассасинов, написанный Альтаиром, где он рассыпает горстью свои мысли после взгляда в бездонные глаза истинной смерти:

“Soon I shall pass from this world. It is my time. All the hours of the day are now colored by the thoughts and fears borne of this realization. I know that the elements of my body will return to the Earth. But what of my consciousness? My identity? That is to say - what of ME? I suspect it will end. That there is no next world. Nor a return to this one. It will simply be done. Forever.

Our lives are so brief and unimportant. The cosmos cares nothing for us. For what we've done; Had we wrought evil instead of good. Had I chosen to abuse the Apple instead of seal it away. None of it would have mattered. There is no counting. No reckoning. No final judgement. There is simply silence. And darkness. Utter and absolute... “qt

(“Вскоре я покину этот мир. Придет мое время. Каждый час дня теперь наполнен думами и страхами, рожденными от осознания этого факта. Мне ведомо, что части моего тела вернутся в Землю. Но что о моем сознании? Моей личности? Строго говоря – что обо МНЕ? Я подозреваю, что это будет конец. Что нет никакого другого мира, также как нет пути назад в этот мир. Я просто исчезну. Навсегда.

Наши жизни кратки и неважны. Вселенную мы совершенно не заботим. Все, что бы мы сделали: Приняли ли бы мы зло вместо добра. Выбрал бы я путь злоупотребления Яблоком, нежели заточения его. Ничто из этого ничего бы не значило. Нет никаких подсчетов. Никакой расплаты. Никакого последнего правосудия. Есть всего лишь тишина. И тьма. Полная и абсолютная…”)

Таков личный путь Альтаира. И хотя при первом, поверхностном и легком взгляде он, как персонаж, производит впечатление более скучное, нежели энергичный, эмоциональный и излучающий жизнь итальянец Эццио, однако после близкого знакомства с результатом его мысли обнаруживаешь, что через именно таков и есть путь истинной доблести: отказ от личного, от эгоистичного, посвящение себя обучению под руководством Аль-Муалима, целью своей предназначенное для подготовки Альтаира, коя подготовка равно и для непростого выбора в сражении и победе над своим же учителем. Ведь именно привязанность к личной славе и отход от креда Ассасинов привели Альтаира в начале первой части в плачевное положение ученика, вынужденного оправдывать свою жизнь, в то же время как изучение креда, раздумья и диалоги со своими врагами и учителем сделали из него великого воина и великого лидера, мыслителя, способного оценить возможности и опасности Яблока; способному усовершенствовать и повести орден Ассасинов к выживанию и развитию. И вот на обрывочных и кратких страницах кодекса мы уже видим учителя, лидера, патриарха ордена, который искренне вовлечен в дела Ордена на всех уровнях, будь то создание военной стратегии и техники, или это духовное и моральное напутствие для новых членов, умалчивая даже про ту великую ношу, которое представляет Яблоко Рая. На малых страницах дневника, освобожденный от всех лишних особенностей, Альтаир предстает перед нами не менее чем Государем, хотя этот термин в данном случае представляет совсем другое, нежели принятое его определение. Поэтому пусть он уходит в небытье пусть и не унося с собой спокойную душу, наличие которой немыслимо без религии, также как в свою очередь религия немыслима для носителя Яблока, но он может успокоить себя мыслью, что сделал для братства достаточно. Или же…

Последняя страница кодекса исполняет роль опытного престидижитатора, оставляя читателя в неведении и вполне допуская то невероятное обстоятельство, что Альтаир, быть может, ускользнул от лап смерти, избежав нарисованную им самим печальную судьбу. Никаких достоверных доводов того, что ему удалось невиданное - найти бессмертие в Яблоке и суметь его добиться для себя, однако не покидает сильное желание в надежде, что его развитие и история не останавливается на этой, последней странице кодекса. Помимо этого, в кодексе Альтаир упоминает о своем желании увидеть новые земли, которые он обнаружил с помощью Яблока. Быть может, он нашел для себя долгую жизнь и решил посвятить ее посещению далеких земель? Быть может, мы еще и встретимся с ним в следующих томах сей саги? Однако даже если эта коварная и изворотливая судьба ускользнет от него и нас, как она ускальзывает из рук всего рода человеческого в определенное время, все равно его история представляется достаточной высотой прыжка, или же длиной пройденного пути, чтобы не только относиться к нему с должным почтением и одобрением, но и почитать за величественного колосса – чемпиона рода человеческого в своем свободном видении.

“If at first you don’t succeed – blame the aliens”

(Если сразу не получилось - вали на инопланетян)

Эцио же Аудиторе не сумел подняться выше стадии воина. Он не стал лидером, поскольку получая поддержку своих соратников, он не предпринимал никаких порывов в направлении их и организации, в то время как в моральном и интеллектуальном же плане он так и не смог полностью избавиться от сидящей глубоко в нем, подобно куску шрапнели, тяги к мести. И пусть в самом конце он осознает бессмысленность своей мести, это осознание не знаменует собой новую ступень в его развитии, а скорее ставит под значимый вопрос его собранность и мотивацию. Данные приличные лидеру качества и без того были уже поставленны под сомнение в результате кулачного боя с Борджиа, выступающему в пику самой философии техники Ассасинов, принципиально тяготеющей к эффективности, добываемой лучше всего с помощью оружия. Эццио же, уподобляясь себе же самому в юном возрасте, все также предпочитает решать вопросы чести кулаками, что безусловно характеризует его в свете истинного итальянца, однако вместе с тем неумолимо ставит под сомнение его стратегический разум, лидерские качества, общую сосредоточенность на задаче и мотивацию действий. Поэтому то в финальной сцене он предстает не более чем посредник, исторический персонаж, проживший сравнительно интересную жизнь, однако же чья основная миссия была привести к этому моменту своего потомка – Дезмонда Майлза и сослужить проводником для приведения того к моменту истины. К приоткрытию вуали мироздания, скрывавшей доселе создателей предметов рая.

И момент истины, произошедший после входа в Хранилище Тамплиеров и обнаружения своего рода послания, представшего в виде голографической записи, назвавшейся Минервой, одной из предтеч, сотворивших некогда те самые артефакты, что известны под названием Кусков Рая. Она повествовала о древней расе, предшествующей человечеству и о том, как эта раса создала людей средствами генетической инженерии, использовав Куски Рая для управления ими, поскольку это управляющее устройство вложено в сам людской разум. Она говорила о войне, которую люди развернули против своих создателей и о катастрофе, которая почти уничтожила и тех и других. Она говорила что цивилизация Предтеч в конце концов вымерла, оставив людям лишь воспоминания о них, как о богах, привнося в культуру человечества то известнейшее для любых любителей культуры явление мономифа в рассказах людей разных частей света. Она говорила о том, что катастрофа может повториться, если Дезмонд Майлз, с которым она на самом деле разговаривала, во времена современные не приложит свою доблесть к в высшей степени важному деянию по предотвращению катастрофы. Однако затем она исчезает, оставляя множество вопросов, готовых сорваться с губ, без ответа.

Подобный момент истины являет собой картину весьма странную. Это так, поскольку с одной стороны явление действительно дает ответы на часть вопросов, позволяя серии не уподобиться многим современным псевдомистическим проектам, вяще предпочитающим окутать своего зрителя туманом тайны и мистики, не имея при этом ни малейшего понятия, что же на самом деле должно стоять за сей тайной, однако же со стороны противоположной - любой честный наблюдатель вынужден будет признать вместе с тем, что подобное объяснение неминуемо навлекает на себя подозрения в неоригинальности, ведь любителям фантастического жанра ведомы многие примеры более продвинутых цивилизаций, нежели люди, будь это цивилизации иных миров или же нашего собственного. Однако то предположение, что представленная нам цивилизация принадлежит нашему миру, подвергается разумному сомнению, поскольку по их словам сами люди не были продуктом земной эволюции, но генетически созданными искусственными организмами. Это вливает правдоподобия в версию об инопланетной цивилизации, что как раз может быть объектом верной и обоснованной критики, поскольку негоже кому-либо, кроме Доктора Кто, указывать в отгадке на столь серьезный философский узел, всего лишь инопланетян. Возможно, подобная трактовка и открыта к собственному смысловому обогащению путем пересечения с религиозными догмами и мифами, подобными мифу о сотворении Адама, к чему и пытаются подвести нас за руку создатели, уподолбляясь музейным экскурсоводам. Однако я вынужден отказать им покуда в этом свидетельстве pro, поскольку это пересечение не выходит за рамки формального следования, слабо уделяя внимания идейным и философским аспектам, что однозначно выступает как явление нежелательное.

Не прибавляет уверенности в величии общего метасюжета и упоминания о грядущей катастрофе и необходимости героя спасти мир, поскольку сюжет сей использовался крайне широко и вновь выступает в качестве разочарования для достаточно сильной сюжетной завязки первой части. Возможно, что все не так просто и нас ждут неожиданные повороты и глубоко продуманные развязки; возможно, что нет. Очевидно лишь, что заложенный на этом моменте курс более менее проложен до самого конца серии. И достаточно точно можно говорить о том, что концовка второго тома терпит неминуемое поражение от концовки первого тома, поскольку финал ее даровал ощущения потрясающие, а любой игрок мог поймать себя на желании немедля играть и далее, дабы прильнуть разумом своим к изысканному сюжету, в то время как после концовки второго тома столь сильных эмоций не ощущаешь. Таким образом, интерес и сила концовки обратно пропорциональны интересу основной части игры: медленная и скучная игра в первой части, приводящая к потрясающей концовке расположена супротив динамичной и разнообразной игре во второй части, оканчивающейся, к сожалению, странной и заведомо много более слабой концовкой, ведущей к немалой доле сомнений у любого мыслящего зрителя.

“Live fast, die old and leave good looking corpses”(Живи быстро, умри старым и оставляй прилично выглядящие трупы) - профессиональное кредо Ассассинов

Однако, как было бы крайне опрометчивым и в корне неверным шагом для вдумчивого исследователя оценивать второй том Assassin’s creed только лишь по сюжетным и драматическим аспектам, поскольку он не принадлежит к жанру литературному, столь же большой ошибкой было бы рассматривать его лишь с точки зрения визуальных красот и представления красоты итальянских городов, так как и к жанру художественному его отнести нельзя. Принимая это во внимания, разумный исследователь обратит взор свой на то, что выделяет жанр Изобразительной Игры среди прочих достойных искусств, а именно на возможность прожить эпизоды жизни персонажа, почувствовав на своей метафорической шкуре премудрости его профессии и ощущения, что он испытывает в своей жизни и ремесле. В этом то и есть величайшая магия искусства Изобразительных Игр – в возможности ощутить те экстравагантные ощущения и проделать те же уникальные действия, что делают другие люди, как в обычных, бытовых, так и в высшей мере экстраординарных событиях. А поскольку ремесло нашего героя весьма отдалено от приземленных ремесел ткача либо кузнеца, сосредотачиваясь скорее в несомненно доблестном ремесле воина, равно как и в более сложном и неоднозначном ремесле убийцы и сокрытой политической силы, ощущения эти обещают быть далеки от заурядности.

Однако последнее поприще, где наш герой выступает в метафорическом качестве влияния, формирующего облик политической карты, было уже в подробностях рассмотрено и неутешительный вердикт был неминуемо вынесен о том, что герой наш себя проявляет мало, демонстрируя склонность скорее отдавать себя в руки и на милость всемогущей судьбе, нежели пытаться тем или иным способом обдумать и предусмотреть свои действия, либо же получить совет от своих соратников, в первую очередь от крайне подозрительно бездействующего на этом поприще выдающегося ученого мужа Николо Макиавелли. Засим остается нам лишь рассмотреть, как и благодаря каким инструментам, предоставляемым в наши руки жанром, удается герою осуществлять ремесло воина и убийцы.

Ремесла же эти, хотя и требуют от посвященного в них ремесленника ряда сходных качеств, являются при этом крайне отличными друг от друга, поскольку в обычае воина сражаться с врагами своими лицом к лицу, поэтому для него на первый план выступают владение оружием; убийца же, избравший методом своей профессии неожиданный и быстрый удар, отдает предпочтение хитрости, расчетливости и быстроте.

В данной же игре, однако, перед нами предстает взгляд, яро отрицающий подобную распространенную обывательскую трактовку, представляя эти ремесла в рамках единой деятельности – деятельности Ассассина, вбирающей в себя подход и практики обоих ремесел. Задача Ассасина – выследить жертву, подобраться к ней на расстоение, удобного для стремительного броска, подобного змеиному, устранить ее, по возможности незаметно, однако при этом быть готовым и принять бой лицом к лицу. Но даже когда и столь неудачное развитие событий вступит в силу, ему не должно отбрасывать в сторону расчетливость, подобно использованному и обратившимся ненужным предмету, поскольку после боя необходимость уйти от своих преследователь не исчезает. Ассассин должен всегда думать об окружении и о средствах, приводящих его к победе, что справедливо и в открытом бою, поскольку враги теперь являют собой разные классы, тренированные согласно различным принципам, а согласно им и способные к неожиданным приемам. Так, теперь есть закованные в полный пластинчатый доспех стражники, вооруженные огромными топорами с легкостью выбивающие меч из рук; есть легкие стражники, способные догнать пытающегося скрыться Ассасина; есть пикинеры, которые не позволяют долго прятаться в стогах сена, доселе предоставляющих привычное и уютное укрытие. И по замыслу авторов, подобное разнообразие противников призовет нас вооружиться своим умом и не позволять ражу сражения увлекать нас, устраняя от мыслей о собственном окружении, дабы это окружение в смысле пространственном не переросло в окружение в смысле тактическом.

Если же возможный исследователь, изъявивший желание лучше понять суть рассматриваемой игры, сделает шаг назад, то он сможет осознать, что замысел по разнообразию является ключевым в политике авторов по укреплению интереса к своему творению. Следуя за логикой исторического решения римского полководца Гая Мария, действиями своими узаконившего принцип: на большее разнообразие противников необходимо ответить развитием и разнообразием средств наступательных, творцы Игры ввели этот принцип уверенно и полно.

“Все новое – это чертежи Леонардо Да Винчи” Профессиональное кредо мистификаторов.

Столь же верно, как то, что в основе здания лежит краеугольный камень, как камень замковый представляет собой основу арки, так же и для братства Ассассинов, изображенных в первом и втором томе, в основе боевого стиля лежала не столько красота и изящность, сколько эффективность.

Эффективность эта происходит, подобно реке, из двух притоков: совершенствование приемов и тактики вкупе с совершенствованием технических средств. Так же, как и притоки реки, эти две основы в конце концов пересекаются и дополняют друг друга. Так, приемы первоначально проистекают из новых технических средств, а затем, подвергнувшиеся отработке, уже позволяют эти средства использовать шире. Во время игры отчетливо возникает ощущение, подкрепляемое цитатами из Кодекса Альтаира, который согласно образу действия ученых мужей уделил внимание повествованию о развитии технологии и техники братства, что система приемов и средств из первого тома достигла в своем логичном развитии практического совершенства. Новые приемы, неумолимо проистекающие из старых, поскольку непредставимо, чтобы река текла в обратном направлении, предстают нам столь естественными и эффективными, что создание наилучшего варианта представляет собой задачу нетривиальную. Прыжки на стражников с крыш и возвышенностей, возможность устранять двоих противников двумя клинками, использование яда и возможности блокировать удар скрытым клинком, не говоря уже о покупке лучших мечей, кинжалов и топоров, - арсенал Ассассинов достиг и превзошел необходимый и достаточный уровень, благодаря разработкам Ассасинов, своего рода переизобретенным вновь Леонардо из Винчи.

Ему же мы должны быть благодарны и за потрясающий полет на легендарной летающей машине, которая отлично вписывается своим присутствием в общее конспирологическое полотно догадок и туманных намеков, из которых сшита вся серия. В равной степени ее явление знаменует собой пик динамичности и интереса игры, поскольку именно миссия с летающей машиной, когда нашему герою предстоит проникнуть в недосягаемый Дворец Дожей и спасти лояльного Дожа от коварного покушения, выступив в роли ироничного антипода собственному ремеслу, представляет собой наиболее динамичный и интересный эпизод, сполна являющий нам отчасти безрассудность, но вместе с тем бесстрашие, энергию и остроумие итальянской реинкарнации героя. Однако стоит отметить, что на фоне этих событий, использующих образ Леонардо, как источник технологического прогресса, равно как и важного сподвижника братства, личность Леонардо как дитя своей эпохи, как выдающегося ее разума, как известного гуманиста и исследователя в некоторой мере потеряно, а его вклад в развитие действия самой игры, увы, заслоняет собой его возможный вклад в дело становления нового порядка, нового мировосприятия, общественного строя либо даже жизненной философии. Поэтому вслед за схожими рассуждениями касательно участия Макиавелли, необходимым является признание, что и такой интересный персонаж как Леонардо из Винчи раскрыт далеко не полностью и его потенциал в эпическом полотне серии Assassin’s Creed не был реализован как должно исторической фигуре его статуса.

“Против лома нет приема” Кредо святого ордена Лямбдадистов

Весьма схожей той ситуации, когда явление персонажа великого Леонардо на месте, производящем на первый взгляд впечатление достойного и верного для него, но постепенно выдающего существенный недостаток раскрытия мысли и задумки, является и общая ситуация и со всем проявлением профессии Ассассина.

Если поначалу реформированная система как боя, так и устранения выгодно предстает в качестве сильного развития системы из первого тома, коя сама по себе являет серьезную разработку, но которая еще более вобрала в себя гибкость, совершенство и многообразие средств, то со временем все отчетливей и отчетливей начинают проявлять себя значительные отрицательные черты ее и сущности.

При рассмотрении ее следует вначале обратить свой взор на условно принимаемый “нижний уровень”, а именно непосредственное сражение. Верной мыслью было бы уделить внимание тому, насколько достижение победы в этом сражении стало легче и проще по сравнению с первым томом. Предаваясь воспоминаниям о сложности былых сражений с выдающимися профессиональными воинами первого тома, преимущественно принимающих образ рыцарей-Тамплиеров, и вящей необходимости в совершенстве отточить приемы, дабы одержать уверенную победу, неизбежна мысль о том, насколько сражения второй части отражают свою упрощенную природу. Упрощение это столь значительно, что сколь угодно сильные напряжения памяти не позволяют обнаружить единождого случая сражения, где вашего покорного слугу удалось убить. Значительным усложняющим фактором по разумению создателей пристало быть тяжеловооруженным воинам, способным выбивать оружие из рук, однако же, если память предательски не подводит вашего доверенного исследователя, случалось с ним такое всего один раз за всю игру, не считая принципиально отличного от прочих случая поединка с особым персонажем, где этот маневр носил скорее демонстрационный характер. И даже несмотря на это, данный удар не может быть признан явлением в достаточной мере усложняющим схватку, ведь имея столь весомых союзников, как стоящий на вооружении внушительный набор приемов, включая и вырывание оружия из рук противников, так и малое тактическое разумение и взаимодействие противников, а также их прискорбная медлительность, триумф в поединке практически обеспечен. Последним, но от того не менее весомым фактором, уничтожающим любую соревновательную сущность сражений, стало дозволения использовать нюхательные соли, влияющие на здоровье самым благотворным образом в самые краткие сроки, вызывая разочарованное и оскорбленное потрясения у ведущих алхимиков и парацельсов той эпохи. Возможность же их применения даже в столь напряженный момент, как разгар битвы, в столь же краткие сроки окончательно перевели явления сражения из гордого титула задачи в заслуженно презираемую касту праздных развлечений. В первом Томе, даже когда победа над единичным противником не представляла особой трудности, победа в коллективном поединке все же неизменно оставалась задачей выживания и определенной выносливости, призывая рассчитывать свои силы, продумывать тактику и находить быстрые неожиданные приемы по выходу из поединка. Второй том, к вящей печали автора и должно быть внушающего числа поклонников, помещает сражения в лоно такого искусства, как театр, сколь угодно изощренного, но не менее искусственного и покоящегося на сугубо внешних эффектах впечатления событий, нежели их реальности.

Но – спасительная мысль – возможно если мы пойдем далее по логической цепочке наших рассуждений, то эта печальная особенность затмится превышающими ее достоинствами? Это было бы весьма и весьма восторженно встречаемым событием, но упорно разнится с истинным положением вещей, поскольку схожие ситуации мы наблюдаем и на прочих уровнях игрового механизма. Так, если в Первом Томе после успешного покушения герою предстояло еще скрыться от преследователей, что зачастую представляло собой довольно нетривиальную задачу, усложняемую среди прочего плотно расставленной на улицах стражей, то теперь она гораздо более прозаична и в требованиях своих не заявляет ни на йоту более, чем необходимость пробежать пару кварталов чтобы уже уверенно и окончательно затеряться в толпе. И хотя, если судить по логике нововведений и общему положению творцов, это действие должно было неминуемо усложняться различными препятствующими факторами, появившимися при введении стражников-скороходов и пикинеров, проверяющих привычные места для укрытия, на деле ожидаемого приращения сложности не наблюдается и здесь, что вкупе с использованием непропорционально более влиятельных и эффективных социальных элементов, включающих воров, куртизанок и кондотьеров, практически сводит на нет сложность передвижений и ухода от преследователей. Здесь опять же мы имеем неудовольствие наблюдать подобное алхимическому превращение из задачи для ловкости и разума в примитивное развлечение скучающего наблюдателя. Прирост эффективности средств борьбы, оказался в высшей степени большим, нежели прирост силы и доблести противников, против которых они должны быть направлены, реконструируя события и мораль известной истории об Ахилле и черепахе. И если в условиях реальных для любого воина, полководца и государя подобное положение вещей, заключенное в слабых противниках, легко одолеваемых превосходящими средствами является вещью желаемой и принимаемой с радостью, то в жанре Изобразительной Игры, а равно и любой другой игры, где интерес в победе над слабым противником неминуемо стремиться к нулю, данное положение вещей - однозначный неизгладимый порок, замарывающий одну из основ этого жанра: интерес действия, вкупе с интересом наблюдения и интересом размышления определяющий треножник строения жанра. Единственной стоящей попыткой усложнить процесс стало усиление лучников, кои теперь представляют более прочную цель для быстрого убийства метательными ножами, однако же это превращение выглядит крайне неразумным, алогичным, искусственным и производящим явственное впечатление хода буквального и приземленного, а что самое главное - мало способствующего повышению непосредственной трудности, которая скорее подобна сложному механизму со множеством блоков, противовесов и рычагов и который изменить не так просто, как представляется.

Однако, пожалуй, самая печальная трансформация произошла не с общими процессами сражений и передвижений по городу, а с самым многотрудным процессом продумывания и подготовки к покушению, поскольку этот интереснейший процесс был устранен практически полностью. Если в Первом Томе вящей необходимостью являлась любое, допустимо простое планирование своих подходов и отходов, присутствовала несильная, но желательная необходимость проводить разведку на местности и устранять лучников, то Второй Том полностью избавился от этих элементов. Да, и Первый Том было бы ошибкой считать безгрешным, поскольку зачастую эти приготовления имели мало смысла, были однообразны и не сильно продуманы, сводясь к простой формальности, однако же Второй Том уничтожил их почти полностью, а ведь это было одной из основных ярких особенностей Игры. С появлением демонического, но крайне эффективного огнестрельного оружия задача подобраться к цели вплотную отступает на задний план, а то и вовсе исчезает из поля зрения – достаточным является лишь сокращение расстояние между собой и целью до необходимого и спуск крючка. Однако любой дотошный исследователь вынужден будет отметить, что Игра здесь претворяет в жизнь достаточно хитроумный гамбит: так, хотя согласно игровому механизму и необязательно подбираться к цели тихо и грамотно, однако же наличествует явственное желание претворять свое далекое от гуманистического дело в жизнь именно подобным образом. В Изобразительных Играх подобное явление достаточно известно, хотя и мало описано, и нужно сказать, что ему крайне подходит название “Ощущение профессиональности”. Его можно широко наблюдать в различных представителях жанра, к примеру, в достославной серии Hitman. Безусловно, то, что оно присутствует, обогащает самим фактом сокровищницу достоинств игры, однако же при этом не в силах устранить неотвязно присущих ей собственных проблем и недостатков, поскольку хоть чувство и стремление делать все тихо, красиво и изящно присутствует, но при этом создается оно единственно благодаря ощущению, что количество различных подходов и путей к достижению цели значительно – ощущения неминуемо ошибочного, вскоре сменяемого открытием, что число путей к цели пренеприятнейше низко, и никакое из них не способно превзойти по эффективности упоминаемый уже выстрел с крыши. Главная количественная особенность подобного положения вещей – не столь многое число способов красиво и профессионально устранить цель, а в вопросе качества - их далеко не столь красивое и изящное претворение, как представлялось поначалу. Исключения из этой во всей степени печальной закономерности присутствуют, но они весьма малочисленны и склонны скорее сильнее сосредотачивать внимание исследователя на проблеме, нежели разрешать ее каким-либо способом.

Исходя из этого, приходится уже в третий раз заключить, что признанная в своем качестве задача превратилась в неизощренное и простейшее развлечение.

В данном труде вы имели возможность ознакомиться с некоторыми наблюдениями и разумениями вашего покорного автора касательно особенностей второго тома Assassin’s Creed. Теперь настало время сложить их в единую корзину, стиснуть посильнее и представить их сжатый, лаконичный, но неумолимый результат, как эссенцию, получаемую путем возгонки алхимических элементов и хранящей в себе самую их суть.

Давая окончательное толкование преображениям и развитию серии Assassin’s Creed при переходе из первого тома во второй, представляется важным отметить, что, коль зодчий, архитектор или мастеровой обнаружит в предмете своего ремесла или творчества негодную, дурную или некрасивую деталь, которая портит всю работу, то у него есть два выхода из этого положения: он может либо отбросить деталь совершенно, либо же вооружившись своим мастерством и доброй удачей он попробует исправить деталь, заменить ее и преобразить в великую и прекрасную деталь, которая будет не темным пятном на репутации, но скорее будет украшать объект его труда словно драгоценный камень. Отбросив же деталь, он в некой степени рискует лишить объект приложения его ремесла самоего смысла, избавившись от того, что составляло его основу.

И явный, четкий и конкретный вывод данного литературно труда состоит в том, что творцы серии, почтенная мастерская Ubisoft, подобно описанному мастеру найдя в первой своей работе дурные места, кои расстраивали и огорчали верных игроков, как то нестерпимая скука, однотипность и чрезмерная механическая суть многих элементов игры, они, к величайшему сожалению, избрали более спокойный, более легкий, но более печальный путь – они убрали те элементы, что приносили огорчение. Или по крайней мере решили в своем неведении, будто бы убрали все. Поэтому канули в лету и прочувственные мудрые диалоги с жертвами, исчезли долгие путешествия между городами, пропала подготовка убийства и расследование особенностей жертвы. Вместо этого игра стала ярче, интереснее и динамичней, подобно тому, как сыны Италии громче, ярче и эмоциональней населения Святой Земли. Однако вместе с тем она, потеряв старые свои установки, не потрудилась заменить их на новые, взяв от Италии лишь данную небесами красоту, яркость характеров и чувственность ее сынов и дочерей, оставив за порогом все те философские, социальные и мировосприятийные тематики, что управляли страной в этот блестящий период.

Возможно представить это так, что создатели взяли Первый Том – прилежного, усердного, но пока еще мало ученого Сколяра со святой земли. Безусловно, Сколяр покажется внешне достаточно скучным, что не искупается и его учениями, поскольку в них он мало пока смыслит по причине молодого возраста, а посему и трактует их слишком буквально, томя слушателя мудреными словами или унылым повторением. Поэтому вместо того, чтобы дать времени исправить сии пороки, чтобы дать ему взрасти подобно семени, которое взойдет лишь в нужное время и не ранее, чтобы позволить ему развиться в выдающегося ученого мужа, способного говорить интересно о серьезных материях, создатели выдумали наилучшим заменить его на уличного Паяца. Конечно, Паяц куда как веселее Сколяра, он умеет выделывать замысловатые коленца и привлекает внимание публики. Однако же Паяц, сколь ярки не будут его представления, быстро наскучит почтенной публике, и не останется теперь уже никакого пути исправления и завоевания прежнего интереса.

Схожие размышления вызывает привитое серии явление, довольно точно описываемое иностранным термином zeitgeist: найдя христианскую средневековую мораль, на которой они построили остов первого тома, устаревшей в объективной истории, они сменили ее духом Ренессанса, однако же не обнаружив для своих целей нового памятника эпохе ни гуманиста, несущего новое мировоззрение, ни ученого, с высочайшим усердием наблюдающего мироздание, ни даже современного государя, преобразующего социальные нормы и политический облик нового времени - они предпочли воздвигнуть на постамент аристократа, сражающегося из личных мотивов, из-за пламени, что обжигает его сердце, но не разум. Тем самым творцы обрекли себя на значительное более скудный и пренебрежительный фундамент, на котором не воздвигнуть ни великолепного дворца, ни собора, ни замка, лишь, возможно, дом преуспевающего торговца.

Однако, несмотря на все эти маловоодушевляющие особенности, равно как и смущающий конец, серия все еще весьма ярка по своим достоинствам, нова по своим положениям, и смела по своим амбициям. Взрастая из реальных и серьезный идей, что внесли в нее творцы, она стремиться к свободе, она знаменует прогресс жанра и самого досточтимого искусства Изобразительных игр, она, наконец, представляет собой редкой красоты произведение, которое к тому же, дурно или славно, но старается и заполнить внешнее свое изящество внутренним содержанием. И посему я взываю к творцам этой выдающейся серии, чтобы они отбросили тщедушные страхи, чтобы они, подобно мудрецам, смогли отличить прислушивание к верным игрокам от слепого им потакания, как сильный государь должен принимать решения свои самостоятельно, пусть и выслушав советы своих приближенных. Я претворяю надежду, что творцы смогли бы собрать свою доблесть и доблесть эта помогла им сохранить все то яркое, что заставляет серию жить – а именно те интереснейшие и важные идеи, что они в нее вложили, чтобы применили они свою мудрость, дабы вытесать из этих идей не угловатые бесформенные чурки, но прекрасные и блестящие статуи, подобные творениям древних мастеров, и тогда естество их вымысла, подобно краскам несущим естество цвета сможет сойтись с тканью самой человеческой истории, явив миру наконец выдающееся и достойное полотно, знаменующее собой новый Ренессанс в искусстве Изобразительных Игр.

Rusminini da Roma, MMX